Сидевший у койки милиционер повернулся на шум. Лицо у него было осунувшееся от недосыпания, с набрякшими под глазами мешками, усы свисали к уголкам губ. Можно служить в милиции, можно быть врачом, но находиться в этих схожих близостью к краю ипостасях одновременно — уже перебор. По всему было видно, мужик дошел до ручки, и жизнь, которая, как ни тужься, а все равно уткнется в больничную койку или тюремные нары, ему давно опостылела.
— Тихо! Вы Белов?
— Да.
— Она назвала ваше имя. Все просила позвонить. Пока не потеряла сознание…
— Что с ней? — Белов понял, что боится подойти ближе, боится услышать то, что сейчас скажет ему этот усач, выжатый ночными дежурствами в Склифосовского, давно превратившегося в общегородской военно-полевой госпиталь.
— Проникающее в легкое. И еще одна в бедро, но это легче.
— Ее надо готовить к операции, а вы…. — затянула медсестра.
— Выйди, Маша! — Милиционер сказал тихо, но таким тоном, что Маша пулей вылетела из палаты. — Кто такой Кротов? — Вопрос был задан резко, как на допросе.
Белов непослушными пальцами развернул удостоверение. Милиционер покрутил ус и вздохнул:
— Час от часу… Родственница или сотрудник?
— Неважно. — Белов уже успел взять себя в руки. — Что она сказала про Кротова?
— Говорила, что нашла. Фотографии в сумке. Все. Да, вы свяжитесь с оперативным по городу. Там уже должна работать бригада. А сюда опер только утром придет.
— Никто сюда не придет! Это дело ГБ, понял?
Он не сообразил, что сгоряча ляпнул давно отмененное название «конторы». Но милиционер был тертый и жизнью хорошенько ученый, в отличие от любомудрых теоретиков был практиком и знал, что не в вывеске дело, а в сути. Туда, где замешана «безопасность государства», без лишней надобности лезть не хотел.
— Уже две минуты как понял. — Судя по голосу, был даже рад спихнуть это дело на неизвестно каким боком причастного к нему Белова. — Сумка ее у меня внизу. Пойдем?
Белов сделал над собой усилие, подошел к койке, заглянул в заострившееся лицо Насти, едва коснулся мокрого от испарины лба и отдернул руку.
— Ну, суки, кровью умоетесь!
В погруженном в полумрак коридорчике приемного покоя пахло бедой: дезинфекцией, йодом и кровью.
Белов посторонился, пропуская к лифту каталку с тихо стонущим человеком, до самого носа укрытым простыней. Рядом шла медсестра, держа на полусогнутой руке банку капельницы. Прозрачная трубка уходила куда-то под простыню. За медбратом, толкавшим каталку, семенила растрепанная старушка и все время мелко крестилась: сначала себя, потом того, под простыней.
Дверь в одну из секций приемной распахнули, и в полосе света, вырвавшегося в коридор, Белов увидел Дмитрия. Тот сидел на жестком диванчике, свесив голову на скрещенные на коленях руки. Услышав приближающиеся шаги, медленно поднял голову. Разглядел Белова и тут же вскочил.
— Игорь Иванович! — Он с трудом вздохнул. — Убить меня мало. Не сберег. В двух шагах был…
— Как вас угораздило? — Белов отвел взгляд — щеки Дмитрия были мокрыми.
— В казино были. Там ей фотографии передали. Она… Кротова нашла. Ну, того, что в Заволжске от инфаркта умер. Я еще в эту клинику на острове в свой выходной мотался… Вы еще просили никому не говорить.
— Тихо! — Белов что есть силы сжал локоть Дмитрия, оттащил в темноту. — Где фотографии?
— Часть у нее, часть у меня. — Дмитрий достал из кармана пачку.
Белов повернулся к неяркому свету, идущему из окна, быстро перебрал фотографии.
— И Кирюха Журавлев там, черт его дери, — пробормотал чуть слышно.
— Что вы сказали?
— Ничего. — Белов сунул пачку фотографий в карман. — Пойдем, молодой, сейчас покажу, как надо избавляться от комплексов!
Ресторан был маленький, всего на десяток столиков, спрятавшихся в глубоких затемненных нишах. Хозяина сразу же предупредили — никакого стриптиза, патлатых лабухов и накрашенных девиц; публика будет собираться солидная, ценящая тишину и конфиденциальность. Уголовников, попытавшихся поставить ресторанчик под контроль, отшили сразу же, жестоко и без лишних разговоров: пригласили для переговоров за кольцевую автодорогу и изрешетили из автоматов.
Сюда заходили скоротать вечерок приехавшие в Москву серьезные люди из регионов. Здесь прямо за столиком решались кадровые и финансовые проблемы. Тихо и неспешно, под приглушенную музыку. Лиц, примелькавшихся на экранах телевизоров, здесь ни разу не замечали, но дела прекрасно делались и без них.
Салин отрезал кусочек парной говядины, положил в рот и стал медленно жевать, закрыв глаза. Отменное качество продуктов было еще одним условием благополучия хозяина ресторана. Шеф-повар из старых цековских кадров вкусы посетителей знал отлично. Готовил по-домашнему, без новомодных экзотических вывертов.
Решетников подлил себе чистой, как слеза, водки, выпил, крякнув от удовольствия.
— Угодил я тебе, а?
Салин открыл глаза и удовлетворенно кивнул.
— Ничто так не успокаивает, как хорошая еда, ты не находишь?
— А что тут думать! — усмехнулся Решетников. — Все мы звери, кто в шкуре, кто в пиджаках. А сытый зверь всегда спокоен.
— Это к нам. — Салин кивнул на вошедшего в зал человека с непроницаемым лицом хорошо выдрессированного добермана. Промокнул губы салфеткой и помахал тому рукой.
— Слушаю тебя, Владислав.
Человек-доберман молча протянул листок. Салин развернул его, прищурившись, прочел написанное, положил рядом с тарелкой.