Угроза вторжения - Страница 111

111

Журавлев задумчиво покачал головой.

— Говорите уж начистоту, Гаврилов. Боитесь, что они перешушукались у вас за спиной?

— Именно!

— Тогда спите спокойно. Слишком разные люди…

— Но волей судьбы оказались в одной лодке. Разве вам Кротов еще не предлагал денег, а?

— Не предлагал. — Журавлев посмотрел на улыбающегося своей дурацкой улыбочкой Гаврилова. — Потому что знает, что я отвечу.

— Отвечайте «нет», Кирилл Алексеевич, не прогадаете. У Кротова денег нет, можете мне верить. А я вам и вашим родным деньги перевожу регулярно. Лучше уж синица в руках, да? Да и отжил он свое. Теперь правят бал не герои вчерашнего дня, а трусы, дожившие до лучших времен. — Он похлопал по ладони карточкой Ашкенази. — Или молодые шакалы, учуявшие запах Мертвечины, вроде качков Гоги.

— Будущее всегда принадлежит трусам, подлецам и шакалам, — тихо, словно самому себе сказал Журавлев.

— Мысль! Вы не зря взялись писать, Кирилл Алексеевич. Есть в вас божья искра. Хотите, поделюсь деталькой для романа.

— Хм. Давайте, если не жалко. — Он уже привык, что все, кому по дурости сболтнул, что грешит писательством, начинают сватать ему сюжеты для будущих книг. Как правило несут несусветную чушь на уровне банальных сплетен. Но больше всего усердствуй ют те, кто ни с того, ни с сего вдруг решил пристроиться в соавторы. Таких надо сразу же убивать, как только откроют рот, думал первое время Журавлев. Но потом понял, что это еще один фактор вредности профессии, и ничего больше. Сразу стало легче. Жалел лишь об одном, что раньше, в той, лихой и шалой оперовской жизни, не додумался до такого классного прикрытия. Стучать оперу — от этого многих коробит по моральным и эстетическим соображениям. А вот вывалить перед «творческим человеком» ворох соседского грязного белья им кажется делом святым и даже благородным.

— Хорошему человеку-то? — Гаврилов хлопнул себя по колену. — Куда делась машина, которую так лихо угнал Максимов, не думали?

— Не до того было. Еле дышал. Бросили где-нибудь или сожгли, да?

— Отнюдь, дорогой Кирилл Алексеевич! Ребята приняли ее у Максимова, перегнали в «отстойник». Привели в порядок. Вас же, простите, вывернуло наизнанку, как салагу при первом шторме. Нет, я все понимаю, нервы. Не каждый же день в вас лупят из «Ремингтонов». — Он выдержал театральную паузу. — А через часок нашелся хозяин «шестерки». Он заявил в ГАИ, но там почти все в доле. Объяснили трудности текущего момента и порекомендовали обратиться к частным сыскарям. Само собой, данные о том, что машина у меня, гаишники уже имели. Итого, я с вашего угона поимел полторы штуки из рук в руки минус двадцать процентов гаишнику. Вот вам пример нового мышления, о котором пел Горбачев. А вы — «бросить», «спалить»!

— Забавно. — Журавлев, как доктор на уникального пациента, посмотрел на Гаврилова.

— Вот и я говорю, прогорели бы вы со своей фирмой. С таким-то мышлением!

— С налетом уже разобрались?

— Разбираюсь. — Гаврилов встал. — Да вы не беспокойтесь. Бизнес без таких неприятностей не обходится.

— Я-то думал, что для начала полагается предъявить претензии, а потом уже стрелять.

— Раз на раз не приходится. У беспредельщиков, к сожалению, нет ни ума, ни фантазии, ни стыда, ни понятий. — Гаврилов встал. — Значит, решено — на операцию по Ашкенази едут Кротов и Максимов. Обеспечение я беру на себя.

— Может, все-таки мне подключиться?

— Не стоит, Кирилл Алексеевич. Во-первых, вы для Ашкенази живой символ КГБ, увидев вас, он сразу же даст дуба от страха. Во-вторых, как пенсионеру вам полагается стопроцентная оплата больничного. Так что отдыхайте с чистой совестью.

Журавлев провел ладонью по щеке, заросшей за ночь сизой щетиной, помолчал, скосив глаза на разноцветные пузырьки с лекарствами, завалившие весь журнальный столик, потом сказал:

— Я бы хотел переговорить с Подседерцевым. Это можно организовать?

— Зачем? — Гаврилов резко повернул голову. Глаза сделались колючими.

— Для дела, само собой разумеется.

— Дело веду я, так мы, кажется, договаривались?

— Это дело почти уже закончилось. Остались два эпизода, и можно сдавать в архив. Я бы хотел обсудить перспективы. Естественно, втроем: вы, я и Подседерцев.

— Речь пойдет о Кротове, если я правильно понял. Что с ним случилось?

— С ним можно и должно играть на перспективу. Я берусь это доказать. Нельзя останавливаться на полдороги. Поверьте, дело Кротова имеет государственное значение. Треклятый Гога просто пигмей по сравнению с тем, что можно накрутить через Кротова!

— Даже так? Вы только не горячитесь, Кирилл Алексеевич. Ваше здоровье интересует не только вас. Так в чем там проблема?

— Расскажу на встрече.

— Ваше право, ваше право… К сожалению, Подседерцева сейчас нет в Москве. Как у нас принято, поехал личным присутствием обеспечивать успех операции. Так сказать, добывать Кротову аргументы для разборок с Гогой.

— Когда вернется?

— На днях. Я дам ему знать. Надеюсь, время терпит?

— Как сказать. Кротов же не дурак. Стоит нам завалить Гогу, он почувствует, что свое отработал. И начнет искать выход. А голова у него, поверьте мне, работает, как все компьютеры Костика вместе взятые.

— Кротову некуда идти, Кирилл Алексеевич, не забывайте.

Журавлев откинулся на подушки и закрыл глаза. Дальше тянуть разговор не было смысла. Посвящать Гаврилова в хитросплетения большой политики, в которых был повязан Кротов, он не хотел. Не тот уровень и не та мера доверия. Подседерцеву, как ни крути, а причастному к безопасности государства, как бы оно сейчас ни называлось, Журавлев доверял больше.

111