— Кирилл Алексеевич! — Рованузо попытался стряхнуть с головы руку Белова, но не вышло.
Журавлев молча придвинул к нему блокнот. Ашкенази черкнул короткое слово и бросил ручку.
— Все? — Журавлев, как мог спокойно, заглянул в блокнот. — И где его искать?
— В Краснодаре. Там цех зашился. Он его на ноги ставит.
— А что случилось?
— Вы Толю Скоробогатько не знаете? О, это тот еще поц! — Ашкенази округлил глаза. Затараторил, словно прорвало. — Он на международном конкурсе мудаков спокойно займет второе место, это я вам говорю! Почему второе, спросите вы? А потому что мудак! — Рованузо нервно хохотнул. — Он решил поиграть изумрудами. Ха, тоже мне — Пеле бразильский! Нет, я бы понял, если бы он делал это с умом. Чтобы в этой стране работать с камушками, тем более с такими, нужно иметь две головы, как у того теленка в кунсткамере. А у Толи всего одна, и та — пустая. — Рованузо понизил голос. — Часть камушков он попытался продать. А из самого большого велел сделать своей киске кулон. Вы представляете! Те груди, промеж которых теперь болтается эта цацка, знает наощупь пол-Союза, я вам говорю!
— Ну и что? — ткнул его в бок Белов.
Рованузо охнул, распахнув рот, как рыба на песке.
— Чего ты нам про этого чудика лепишь, кучерявый? Дело говори, дело! — Белов приготовился опять воткнуть локоть в тугой живот Рованузо, но тот уже говорил, захлебываясь словами:
— Вам, лично вам, Кирилл Алексеевич, а не этому Душегубу… И вашей уважаемой всеми советскими людьми организации я говорю…
— Короче, Рованузо, короче! — Журавлев грудью навалился на стол.
— На изумруды Толя вытащил деньги из дела. И дело, конечно же, рухнуло. Почти. Пришлось вызывать… — Он осекся и закрыл рот пухлой ладошкой.
— Крота, — закончил за него Журавлев, постучав пальцем по блокноту.
Ашкенази скорчился, словно от приступа язвы.
— Не говорите этого имени вслух, умоляю! Это такой человек!
— Умный?
— Не то слово. У него десять голов, как у Змея Горыныча. И каждая работает, как у того Корчного! И связи… Везде! — Рованузо сделал такие глаза, что явись сейчас перед ним в блеске молний и языках пламени сам бог Яхве, на его долю уже бы ничего не осталось. Все почитание, раболепие и готовность умереть по первому же мановению мизинца достались неизвестному Кроту.
— Приметы? — Журавлев поискал глазами пепельницу. Вспомнил, что убрал от греха подальше, чтобы не искушать Ашкенази, мужик тот был аффективный, при нажиме мог полезть в дурь. Пришлось стряхнуть пепел на липкую от винных пятен клеенку.
— Хоть режьте! — Ашкенази рванул мокрый ворот рубашки.
— Забирай, — небрежно махнул рукой Журавлев.
— Не-ет! — Ашкенази, почувствовав жесткую хватку Белова, намертво вцепился в стол. — Скажу… Заставили… Без ножа зарезали, шаромыжники!
— Не скажешь, а напишешь. — Журавлев подтолкнул к нему блокнот, незаметно кивнув Белову на дверь: «Клиент потек, скройся с глаз!».
Тот нехотя встал, прихватив со стола бутылку.
— Боже мой, ну почему я не послушал Мару и не уехал? — пробормотал Рованузо, покрывая листок мелкими убористым строчками.
— Там в таких дозах воровать нельзя. Израиль — страна маленькая. Тебе бы ее на месяц не хватило, — не удержался Белов от последнего комментария, притормозив на пороге, и незаметно для Ашкенази показал Журавлеву большой палец.
Журавлев улыбнулся своим воспоминаниям, и еще раз посмотрел на фотографию Ашкенази — теперь тот стал еще округлее, но выражение лица осталось прежним — ждущим очередных неприятностей.
— Кто он теперь? — спросил Журавлев, возвращая карточку Гаврилову.
— Финансовый советник у Гоги. Ваше мнение — его легко сломать?
— Как два пальца… — скривил губы Журавлев. — Пяти минут нам хватит.
— А почему так уверены? — Гаврилов удивленно вскинул белесые брови.
— А он на всю жизнь напуган. Есть такие, собственной тени боятся. Я с ним в свое время работал. — Журавлев усмехнулся, вспомнив потное от страха лицо Рованузо. — Как доктор говорю, пять минут — и он наш.
— Дай бог, дай бог. — Гаврилов подошел к окну. По лужайке носился Конвой, пытаясь ухватить за штаны размахивавшего длинными руками Костика. Пес почему-то решил не подпускать Костика к тарелке спутниковой антенны, стоящей у угла дома.
— Хорошо вы тут ужились. Душа радуется. Да вы лежите, Кирилл Алексеевич. — Он повернулся к попытавшемуся встать с дивана Журавлеву. — Не дай бог, еще один гипертонический криз нагуляете. Тяжко пришлось, а?
— Здорово прихватило. — Журавлев с трудом сел. — Возраст уже не тот.
— Я у вас вот что хотел спросить. — Гаврилов присел рядом. — Мы оказались в довольно щекотливом положении. Вам я доверяю, вы наш. Тем более, опыт… Но завтра Максимов и Кротов будут действовать практически самостоятельно. Сразу скажу, Кротову я не доверяю. А как Максимов?
— А что после случившегося я могу о нем сказать? Железный парень.
— Как посмотреть. Для нас он нечто экстраординарное. Но не забывайте, он пришел из того мира, где решения принимают за доли секунды. Иначе — в гроб. Там выживают те, у кого между решением и действием — доли секунды. В кризисной обстановке ему цены нет, за то и нанят. Но вот завтра… Знаете, я уверен, что он ликвидирует любого, если возникнет чрезвычайная ситуация. Сработает инстинкт самосохранения. Но если угроза будет исходить не от Ашкенази, а от Кротова? Как считаете, уберет он старика или возможны варианты? Вы тут невольно сроднились, это надо учитывать.