Угроза вторжения - Страница 30

— Иными словами, вы считаете, что у истоков изменений в стране стоят мафиозные круги? — вернул разговор в прежнее русло Журавлев.

— Эх, Кирилл Алексеевич! У вас, как у всякого конторского, мозги набекрень. Не говорил я этого! Изменения приходят помимо воли отдельных людей, пусть даже и сбитых в мощные группы. Слишком уж мелок человек для этого. Его счастье, если успевает грядущие перемены почувствовать да сообразить — то ли голову спрятать, то ли вылезти из норки. На большее нашего ума не хватает.

— Получается, мафии власть не нужна. Как вашему мужику подтяжки.

— Власть — категория управления. Есть такая наука. Для управления тем, что мы имеем, власти достаточно. Мы прекрасно уживались с кремлевской властью. И жили бы еще долго, не затрещи она от старости по всем швам. Вот так и вот так, — Кротов сложил ладони треугольником, сначала острием вверх, потом вниз. — Они — пирамида сверху, мы — снизу. Пока были мы, были и они. Или наоборот, как вам угодно. До чего не доходили руки у них, делали мы. Где напортачили они, латали дыры мы. Где ваш закон молчал, судили мы. Им было не хлопотно управлять, согласитесь, когда решения съездов о том, что народ надо кормить, пристойно одевать и обувать, претворяли в жизнь такие, как ваш Эйнштейн-цеховик.

— Интересно. — «Интересно будет начальству, когда прослушают пленку. Надо ломать Крота, без него они не дадут хода операции. Я знаю, куда бить. Он завелся, вспомнив о жене и детях. У всех будут внуки, а у него — нет. Значит, все напрасно, и будущего для себя он не видит. Жестоко, конечно, играть на таком, но иного выхода нет. Не сломаю сейчас, подставит в ходе операции, у него ума хватит».

— Жаль мне вас, Кирилл Алексеевич, — неожиданно тихо сказал Кротов.

— Это почему? — Журавлев обошел стол, присел на угол. Хотел быть ближе к Кротову. Нанося удар, как в боксе, нужно чувствовать тело противника.

— У вас глаза собаки, сделавшей стойку, — улыбнулся Кротов. — Значит, моя лекция пошла, простите за каламбур, псу под хвост. Ничего вы не поняли и ничего у вас не выйдет. Те, на самом верху, не поверят ни единому вашему слову, собери вы компромат хоть на всех более или менее серьезных деловых людей. Обвинят в подрыве устоев и клевете на Советскую власть. Между нами говоря, будут в чем-то правы. Вас без лишнего шума упекут в психушку, и вся недолга. Мы же не имели дела с небожителями. Вполне достаточно управленцев третьего и четвертого эшелонов. Мужики они еще крепкие, по бабам бегают и интересуются будущим своих внуков. Кроме этого, они ближе к делу и народу, который, что ты ему ни обещай, сытно есть и тепло одеваться хочет сегодня, а не в светлом будущем. Нас они не чураются, за изгоев не держат, поверьте мне. Партийную власть по наследству только в Корее передают, а внуками и внучками их бог не обделил. Сидеть и ждать, пока Политбюро вымрет, они не станут. Соберутся в кучу, выберут атаманом областного босса и пойдут приступом на Москву. А когда по всей стране повыкидывают старых хрычей из теплых кресел, позовут нас. Хотя и звать не надо, мы всегда рядом. Своих мы никогда не бросаем. И эту объективную тенденцию, вызванную к жизни миллионами амбиций и воль, вы хотите переломить? Тогда мне жаль вас, искренне жаль.

— Мир полярен, Савелий Игнатович. Каждая тенденция порождает свой антипод, разве нет? Предположим, я представляю альтернативную тенденцию. И в таком качестве мог бы быть очень полезен.

— Чем? — Кротов откинулся на стуле, смерил взглядом грузную фигуру Журавлева. — Спешу напомнить, вы имеете дело с человеком, оказавшимся в тупике. Кстати, не без вашего участия. Меня мурыжат четвертый год. На себя я взял только цех в Краснодаре. Большего вы не накопали. За этот цех мне светят максимум шесть лет. Вы же знаете, что год тюремного содержания идет за три года лагерей. Итого, я уже отмотал почти высшую меру. Передать дело в суд — значит выпустить меня подчистую из зала суда. Но кому-то очень хочется сделать из меня крестного отца советской мафии.

— Не совсем так, Кротов. Кому-то выгодно, чтобы Крот сгнил в каменном мешке. Это единственный способ устранить из дела конкурента, избежав разборок на сходняке. Назвать имя?

— Мы договорились без имен. — Кротов плотно сжал тонкие губы.

— А если я смогу связать это имя с аварией в Гаграх? Машина слетела в пропасть. Но экспертиза показала, что дети умерли не сразу. Мать прижала Сашу и Леночку к себе и тем продлила им на несколько мучительных минут жизнь.

Журавлев отметил, как, словно от дикой боли, до предела расширились зрачки Кротова. На какое-то мгновение лицо сделалось беспомощным, как у человека со связанными руками, которого бьют наотмашь по щекам. Потом лицо закаменело, только подрагивали желваки на острых скулах.

«Ну и выдержка! — подумал Журавлев, едва сдержавшись, так хотелось сжать ссутулившиеся от боли плечи Кротова. — Прости меня, Крот, так было надо. Клянусь, я дам тебе шанс отомстить!»

Семья Кротова погибла три недели назад. Сразу же сообщить ему побоялись, но «тюремный телеграф» неведомыми путями донес известие до Крота. Он не вставал с постели два дня. Лежал, отвернувшись к стене. Потом встал, тщательно сбрил со щек отросшую щетину и через надзирателя заказал новый комплект книг из тюремной библиотеки. И больше ничего, словно ничего не случилось. Даже с просьбой отпустить на похороны обращаться не стал.

Журавлев, узнав о трагедии, за неделю раскрутил клубок. Ниточка тянулась к Гоге Осташвили. Сведения были от надежных источников, трижды проверенные, но не побежишь же в суд с агентурным сообщением? Журавлев имел свои виды на Крота и неделю уламывал и умасливал начальство, добиваясь разрешения на встречу с подследственным. Если удастся сломать Крота, до крови разбередив едва затянувшуюся рану, появится шанс начать операцию, по размаху и последствиям ни в чем не уступающую травле, начатой ФБР против Аль Капоне и прочих «крестных отцов» мафии.