Угроза вторжения - Страница 26

Он секунду помедлил и пожал ладонь Подседерцева. Она оказалась тяжелой и шершавой, как у плотника.

* * *

Спустя три дня Журавлев проводил жену и дочь в Шереметьево.

Пришлось соврать, что последняя книга понравилась французскому продюсеру, и тот готов оплатить работу над сценарием. Журавлев же, как благородный отец семейства, обменял шикарную жизнь в Париже на оплату двухмесячного отдыха жены и дочки в Греции. И сказал жене, что сам перебирается в деревню, писать вдали от московской суеты.

Легенда была высосана из пальца, но родные так легко в нее поверили, что у Журавлева все перевернулось внутри. Оказалось, все годы после увольнения, когда он, неприкаянный, искал себя, они жили надеждой на чудо. И когда оно свершилось, не стали, бедные, разбираться, откуда оно свалилось и кто его организовал.

А организовал Гаврилов. За день выправил загранпаспорта, купил билеты и забронировал номер в маленьком пансионате. Журавлев, как старый опер, сообразил, что в ход пустили накатанный маршрут и пансионат, очевидно, через третьи руки давно откуплен Службой Подседерцева. Гарантии безопасности, таким образом, распространялись и на семью.

Он не знал, что тем же рейсом вылетел человек, предъявивший на контроле паспорт на имя Журавлева Кирилла Алексеевича. Внешне, возрастом, расплывшейся фигурой и одутловатым лицом он напоминал Журавлева. Полного сходства и не требовалось, детального опознания никто проводить не станет. С этого дня бывший подполковник КГБ Журавлев официально числился убывшим с семьей в Грецию. Гарантии безопасности в первую очередь ищут хозяева операций.

Из Шереметьева Журавлев домой уже не вернулся. Два дня просидел на конспиративной квартире, работал с документами. В среду утром он выехал в Заволжск.

Глава четвертая. На проклятом острове нет календаря

Неприкасаемые

Заволжск, август 1994 года

Они дошли до края плеса и повернули назад. Дальше идти было некуда. Остров — кругом вода.

У пролома в монастырской стене зарябили разноцветные халатики — женское отделение вывели на прогулку. Вывели — понятие относительное, просто выгнали на воздух из серых келий. Само местоположение больницы делало режим понятием абстрактным, а взаимоотношения персонала с больными уже давно уподобились отношениям правления развалившегося колхоза со своими спившимися от безысходности подопечными. За исключением редких попыток самоубийств, периодических отловов нарушителей режима (психи — они тоже люди, и мужики регулярно обнаруживались на женской половине), перебоев с хлебом, когда из-за большой волны не приходил катер, жизнь на острове шла тихо и незаметно.

Кротов постоял у самой кромки воды, потом повернулся и широко раскинул руки, при этом распахнулся видавший виды ватник:

— Вот и весь мой остров Святой Елены. Дальше идти некуда. Да и вперед особо не разбежишься.

— Почему не остров Эльба? — Журавлев достал из кармана плаща портсигар. На деньги, выплаченные Гавриловым, первым делом обновил гардероб. В этом широком плаще он напоминал американского фэбээровца, какими их показывают в боевиках. Вспомнил, как вытянулось лицо продавщицы, когда он вошел в дорогой бутик в своем засаленном на локтях костюме. И с каким садистским удовольствием он наблюдал за обалдевшей юной стервочкой, выписывающей чек на сумму, раз в сто превышающую ее зарплату. Тогда он впервые испытал новое качество власти — власти денег. До этого знал лишь сладкую силу краснокожего удостоверения, при виде которого на лицах появлялось пришибленное выражение, идущее от глубинного, чисто русского страха перед органами.

— Ха-ха-ха! Кирилл Алексеевич, верные люди говорили мне, что вы числились лучшим вербовщиком по Москве И области. Вижу, не врали. Молодец, каков подход! — Он широко улыбнулся, и Журавлев отметил, что зубы у Крота здоровые, один к одному. Стало быть, действительно сумел поставить себя на особое положение. Сохранить зубы в таком состоянии на больничном пайке и без регулярного визита к дантисту было невозможно. Кроме этого, но это лишь косвенный признак, психическая болезнь Крота — липа. У шизофреников (Журавлев всегда интересовался смежными с его ремеслом науками и специализированные журналы читал регулярно), как правило, отвратительное состояние зубов.

— Так может, переименуем в Эльбу? — У Журавлева было золотое правило: начал вербовку, гни свое до конца.

Кротов поднял камешек, бросил, резко закрутив. Там, где камень рикошетил от черной воды, медленно расплывались круги.

— Семь, — сосчитал их Кротов. — Счастливое число. Журавлев отметил, какие энергичные и резкие движения у Кротова, и не скажешь, что перевалило на шестой десяток. Он по оперативным данным и из личного общения знал, что Крот всегда был подчеркнуто тщателен в одежде, костюмы, аристократично неброские, заказывал у лучших портных. И то, что этот могущественный ранее человек стоит перед ним в старом ватнике, наполняло Журавлева, одетого по последней безумно дорогой моде, уверенностью и чувством морального превосходства. Без чего, это он знал отлично, вербовка обречена.

— Наполеон был идеалистом и еще не перегорел, поэтому и бежал с острова. На сто дней вернуться в Париж — это может вскружить голову мальчишке. — Кротов подставил лицо заходящему солнцу и закрыл глаза. — Мы же с вами — люди серьезные, самолюбие давно натешили и цену таким эскападам знаем. К тому же, зачем возвращаться, если твой маршал уже успел присягнуть новому королю?