— Это Кирилл Журавлев.
— Тот самый?
Белов кивнул.
Барышников пожевал нижнюю губу, чуть наклонил голову, вглядываясь в лицо Журавлева.
— Ты соберись, Игорь, — сказал он тихо. — Начальство на связь тебя высвистало.
— Уже доложили, суки! — Белов шлепнул папкой о стол.
— Как положено. Свет не без добрых людей. Только не наше это начальство. Велели переключиться на закрытый канал СБП и немедленно выйти на связь. Такие дела. — Он со значением посмотрел на Белова. — Не тяни, Игорь. Чему быть, сам знаешь…
— Где рация?
— На крыльце. На перилах оставил. Там связь лучше. — Барышников быстро оглянулся, в гостиной под ногами оперов скрипели разбитые доски. Уже начиналась адова работа, именуемая сухим термином «неотложные следственные действия». — Связь лучше. И ушей меньше.
Закрытая радиочастота Центра связи СБП РФ
— Белов на связи!
— Почему до сих пор нет доклада?
— С кем я говорю?
— С тем, кто дал тебе «волкодавов». Догадался?
— Да. К докладу пока не готов, еще не разобрался в обстановке.
— Основное я уже знаю. Позволь первым поздравить тебя с успехом.
— Не понял?
— Тобой ликвидирована особо опасная группа. Пресечено преступление в финансовой сфере. Это главное.
— Я ничего не понял!
— Еще раз повторяю — поздравляю с успехом. Победителей у нас не судят. А будут желающие, я в обиду не дам. Заканчивай там побыстрее. Через два часа жду у себя с полным отчетом по операции.
— У Вас?! Повторите, я не понял.
— Да, у меня. Вопрос согласован. Все, конец связи.
Белов сидел на крыльце, привалившись плечом к перилам, и невидящими глазами смотрел на царящий вокруг дурдом.
Отчаянно завывала пожарная машина, пытаясь пробиться между БТРами, заблокировавшими подъезд к даче. Между их остромордыми телами мелькали перепуганные дачники, а возбужденные телевизионщики ослепляли всех прожекторами на телекамерах. Разноголосицу возмущенных голосов пробивали истошные крики очнувшегося старлея. Он по собственной инициативе решил «взять объект под охрану» и теперь скликал разбредшихся по поселку бойцов.
«Вот, значит, как! Куратор, Салин… Ловко они меня „в темную“ разыграли. Все учли, все заранее рассчитали. Даже нашу дружбу с Кирюхой и то, что я его заложили все! А Подседерцев зря хорохорится, гусь лапчатый. „Победителей не судят“! Если не с самого начала с ними в одной команде был, то теперь ему обратной дороги нет. После сегодняшней бойни он у них на крючке, хорошо и надолго. Уж кто-кто, а Куратор и его очкастый дружок умеют на крючок наживку пожирнее насаживать, а потом дураков за губу подвешивать. Уж я-то знаю… Суки, какие же они все суки! Всю жизнь твоей задницей чужих ежей давят, Белов, всю жизнь… Господи, за что мне такое! Настя, Кирюха… Не отмолюсь же! — Белов прижался щекой к холодному дереву перил. Закрыл глаза, и из-под век тут же потоком хлынули слезы. Вытирать не стал. Темно, стесняться некого. — Умереть бы. Взять и помереть. Потому что как дальше жить — не знаю».
Кто-то сунул Белову под нос удостоверение. Он, не вставая со ступенек, машинально махнул рукой на дом. Там хозяйничал первым пришедший в себя Димка Рожухин.
Никто из запрудивших улицу и сновавших по двору дачи не обратил внимание на двух человек, предъявивших удостоверение Белову и прошедших за дом к покосившемуся сарайчику. Оттуда раздался собачий рык, мгновенно оборвавшийся. Из темноты, разлившейся между стволами сосен, вынырнули черные тени и беззвучно перемахнули через колючую проволоку…
«Воздух»
Норду
Олаф обнаружен и эвакуирован. Состояние крайне тяжелое, требуется срочная медицинская помощь. Бруно погиб, труп опознан.
В этом маленьком городке все уже привыкли к человеку с осунувшимся костлявым лицом, каждое утро подолгу гуляющему с огромным лохматым кавказцем. Человек слегка прихрамывал, двигался осторожно и неторопливо, как ходят едва пришедшие в себя после тяжелой болезни.
Дойдя до набережной, он садился всегда на одну и ту же скамейку, курил одну сигарету за другой, глядя на замерзшее на несколько километров море. Пес терпеливо ждал, устроившись у его ног. Лежал, положив морду на лапы, лишь время от времени приподнимался и скалил желтые клыки, когда редкие прохожие слишком близко приближались к скамейке.
Им было хорошо вдвоем. Они были всегда рядом, но каждый жил собственной жизнью, не мешая другому бередить себя воспоминаниями, глупыми мыслями, невесть откуда лезущими в голову, и строить не менее глупые планы на будущее.
В этот день, когда наконец-то разорвало серые тучи и впервые после Нового года выглянуло солнце, человек достал из кармана теплой лётной куртки свалявшийся бумажный шарик, разгладил на колене. Цифры наполовину стерлись, но он все равно разобрал номер.
— Конвой, а Конвой? Ты Ингу помнишь? — спросил человек пса. Тот только вздохнул и прищурил умные янтарные глаза. — Не притворяйся, псина. Такое не забывают. Это, брат, как по канату ходить над минным полем, если ты понимаешь, что это такое.
Человек потрепал пса по кудлатой голове, а тот подумал, что впервые за это время пальцы человека опять стали жесткими. Хозяин опять стал воином и вожаком. Пес встрепенулся, сел, нетерпеливо перебрал лапами.
— Пойдем, зверюга! Звякнем в Москву.
Сегодня они пошли в другую сторону. С набережной свернули налево, туда, где стояла стекляшка междугородной телефонной станции.