«На дальнюю перспективу шансов никаких. Пойдут стенка на стенку, тебя растопчут, как два слона лягушку. Но эту ночь можно спать спокойно. И на том спасибо». — Максимов оттолкнул пса, перегородившего тропинку к дому.
— Спасибо, Василий.
— Да ладно тебе! — Тот на этот раз осторожнее хлопнул Максимова по плечу, но и этого хватило, чтобы тело отозвалось тягучей болью.
В гостиной уютно светила настольная лампа. Инга, свернувшись калачиком, лежала на диване. Кротов, укутав ноги теплым пледом, сидел в кресле. Оба разом захлопнули книги, стоило Максимову появиться на пороге.
— Макси-им! — протянула Инга.
— Живо-ой! — Он спародировал ее удивленную интонацию и невольно охнул. Боль тугим комком гуляла по всему измученному телу, никак не желая остановиться в каком-нибудь одном месте.
— А Журавлев вас, к сожалению, не дождался. — Кротов отложил книгу, смерил Максимова взглядом и удовлетворенно кивнул. — Как съездил?
— Пришлось задержаться. — Максимов расстегнул куртку, присел на угол стола, достал пистолет, выщелкнул на ладонь магазин. — Инга, от ужина что-нибудь осталось?
— Конечно. — Инга уже была на ногах. На лице опять играла спокойная всепонимающая улыбка.
— И чаю. Желательно с медом.
Она подошла к Максимову.
— Давай повешу куртку.
Пока он с трудом стягивал с себя задубевшую от холодного дождя кожанку, она терпеливо ждала, не опуская протянутой руки. Принимая у него куртку, чуть развернула его кисть, посмотрела на красные ссадины на костяшках, чуть дрогнула уголками губ и спросила:
— Йод, бинты, обезболивающее?
— Нет, только чай с медом. Инга пожала плечами и вышла на кухню. Максимов передернул затвор, сделал контрольный спуск, щелчком вогнал магазин на место и сунул пистолет в кобуру.
— Теперь вы, надеюсь, готовы сказать пару слов пожилому человеку, дожидавшемуся вас до столь позднего часа? — проворчал Кротов, подмигнув Максимову и указав глазами на потолок.
— Разве что пару… — Максимов плюхнулся в кресло напротив и, чертыхнувшись, вытянул ноги.
Кротов достал из-под кресла магнитофон, пристроил на коленях, щелкнул клавишей.
По первым тактам Максимов догадался, что сейчас будет — Эдит Пиаф. Второй день Кротов несчетное количество раз ставил одну и ту же кассету. Можно было по пальцам пересчитать тех из мира искусства, кого Максимов уважал и любил. Пиаф была первой в этом списке. Но то, как изводил себя Кротов, раз за разом пытая себя голосом этой маленькой женщины, в котором билась одинокая душа, не укладывалось в голове. Иногда он ловил себя на мысли, что Кротов выдумал новый способ самоубийства и ждет, когда его сердце не выдержит и разорвется, как у этой певицы, уставшей от любви и уставшей жить без Любви.
— Как? — спросил Кротов одними губами.
— Нормально. — Максимов положил на подлокотник кресла Кротова перстень. Быстро достал из кармана две контрамарки, показал Кротову и тут же убрал обратно.
— Очень хорошо, — кивнул Кротов. — Я все понял.
— Все остается на своих местах, — сказал Максимов, взглядом указав на перстень.
— Да будет так, — прошептал Кротов и смел перстень в карман кофты. — Кто там был?
— Гусь голландский, старая обезьяна, толстый мальчик, трусливый поросенок и Администратор.
Кротов на секунду задумался, потом зашелся мелким кряхтящим смехом.
— Вам рассказы писать, Максим! — Кротов платком промокнул заслезившиеся глаза.
— Спасибо, в балете плясать сегодня уже предлагали. — Боль, наконец, выбрала себе место, вцепилась острыми когтями в плечо.
— Стокгольм? — спросил Кротов.
— Да. Все там. Вот под него. — Максимов показал большой палец.
Кротов кивнул.
— Это я понял по контрамаркам. Играют через Сингапур?
— Кто из нас там был, хотелось бы знать? — проворчал Максимов.
— В мире мало что меняется, молодой человек. Гораздо меньше, чем хотелось бы реформаторам. — Кротов мягко улыбнулся. — Я, не поверите, даже знаю, о чем вы говорили с Администратором.
— Тогда я сплю. — Максимов устроился поудобнее и закрыл глаза.
— Только один вопрос, Максим. Что-то вас задержало?
— Змея дорогу переползла, — пробормотал Максимов, все глубже проваливаясь в сон. Еще несколько секунд он боролся с собой, но сознание угасало, как догорающая свеча. Лишь голос певицы, то причитающий, то захлебывающийся счастьем, удерживал его от полного забытья. Щелкнула клавиша магнитофона, голос пропал, сорвавшись на высокой ноте, и в тело ворвалась теплая волна, растопившая остатки воли.
Когда Инга внесла поднос с ужином, он уже спал беспробудным сном. Под глазами проступили темные тени, морщинка, рассекавшая лоб пополам, стала еще глубже.
— Не будите, — прошептал Кротов, собираясь укрыть Максимова пледом. — Пусть сойдет первая усталость. А то он, не разобрав со сна, перестреляет здесь всех. — Он глазами показал на руку Максимова, уютно устроившуюся поверх открытой кобуры. — Часок поспит, потом можно будет перевести наверх.
Инга поставила поднос на стол.
— Вы идите, Савелий Игнатович, я его посторожу.
Кротов замялся.
— Берегите его, — сказал он шепотом. — Вы не представляете… Этому человеку цены нет.
— Я знаю, Савелий Игнатович. — Мягкая улыбка чуть тронула ее губы.
Кротов кивнул, на секунду его взгляд, задержавшийся на лице Инги, сделался жалким, как у брошенной собаки. Он передал Инге плед и, шаркая тапочками, стал подниматься по лестнице.