Угроза вторжения - Страница 130

130

— Ладно, как опер скажи, плохая операция наклевывается? — неожиданно разозлился Журавлев.

— Да при чем тут это! — Белов хлопнул ладонью по колену. — Гениальная операция, врать не стану. Но не дадут нам ее раскрутить. Не дадут, — произнес он по слогам.

— Дадут.

— Мешалкой по промежности нам дадут! — Белов отхлебнул пива, вытер ладонью рот. — Ты же на свой страх и риск сейчас беседу провел. Думаешь, поставишь начальство перед фактом, что Гога скурвился и можно Крота брать голыми руками, они от радости запрыгают?

— Не все, конечно. Но кое-кто — да. — Журавлев многозначительно посмотрел на Белова.

— Нашел Штирлиц своего Бормана, — зло усмехнулся тот. — Подробности выспрашивать не буду. Может, ты действительно генералом решил стать, если в политику полез… Ладно, не моего ума это дело. — Белов выпрямился, в два глотка допил пиво, отшвырнул бутылку. — Мое дело — сейчас с отушниками водку пить. За успех нашего безнадежного дела.

— Не безнадежного, — тихо сказал Журавлев. — Поверь мне на слово.

Белов опять закинул голову. Тень от чахлой листвы упала на лицо.

— На слово я никому не верю, Кирюха. Ты уж извини. Вот когда нам дадут арестовать Крота, я тебе поверю. И даже прощу, что ты, гад, из конспирации хреновой даже не намекнул заранее, что тут Гоге плести собрался. А я чуть инфаркт от неожиданности не заработал!

Белов развернулся и пошел сквозь ряд редких кустов к вагончику. Журавлев остался сидеть на продавленном пивном ящике.

* * *

В тот жаркий вечер с отушниками пришлось пить водку теплую, как парное молоко. Не обмыть удачно проведенную операцию — нажить себе врагов в ОТУ. За нерушимые традиции ему пришлось страдать одному — Журавлев лишь присутствовал, чокался стаканом с «Боржоми». Окосели невероятно быстро. Утром Белов с трудом вспомнил, как оказался дома. Сохранились лишь какие-то обрывки: езда по ночному городу, препирательства с гаишником, окончившиеся дружным тыканьем удостоверений под нос разъяренному постовому. Потом нудный пилеж жены, разбуженной появлением Белова, поддерживаемого смущающимся своего трезвого вида Журавлевым.

Утром он долго стоял под холодным душем. Торопиться было некуда, Журавлев заранее, зная, чем кончаются оперативные мероприятия с отушниками, дал отгул. Позавтракал, поглядывая одним глазом в телевизор. Ждать предстояло до одиннадцати, раньше Куратор на работу не приходил.

Случайности исключены

Белов поморщился. Воспоминания были настолько отчетливы, что он даже ощутил мерзкий вкус пива под языком.

Прошелся по кабинету. Телефоны молчали. Он достал из кармана связку ключей от машины. «Надо, Игорь, — сказал он сам себе. — И тогда было надо, и сейчас. Другого выхода нет».

Через две минуты он вывел свой «жигуленок» со служебной стоянки. Попетлял по городу. В хорошо знакомом месте на Пресне, где «наружка» неминуемо выдавала себя, выждал пятнадцать минут. «Хвоста» не было. Нашел таксофон, набрал заученный наизусть номер. Куратор просил никогда его телефоны не записывать.

* * *

По-осеннему темная вода канала казалась густой и вязкой. Вдоль дальнего берега еле полз буксирчик. Отсюда, с четырнадцатого этажа, он казался маленьким крутолобым китенком в сбитой на макушку белой шляпке.

Белов прицелился в него пальцем.

— Чпок! И ваших нет, — сказал он вслух и оглянулся. Тихомиров все еще гремел посудой на кухне.

Альберта Ивановича Тихомирова он за глаза называл Куратором. В те славные годы, когда Старая площадь не спускала немеркнущего ока с компетентных, как тогда было принято выражаться, органов,

Белов, сам того не желая, попал в поле зрения Куратора.

Тихомиров сразу же поставил условие — о проявленном интересе к молодому сотруднику должны знать только двое: Тихомиров и он сам. В противном случае к заброшенному злой волей в Тмутаракань Белову потеряют интерес все и навсегда. Белов условия игры принял и никогда об этом не жалел.

«Сами виноваты. Довели, гады. Если бы не стали вытирать об меня ноги, стал бы я палить из главного калибра? Только дурак может подумать, что Куратор давно не у дел. Ого! Эти седые крепыши интригуют, пока дышат. А с их закалкой — еще на наших поминках блинами обожрутся. Куратор и сейчас по старым каналам может так шарахнуть, что на Лубянке в кабинетах все портреты со стен послетают!»

— Любуешься? — Куратор, шаркая тапочками, осторожно пронес поднос с чайником и чашками к столу. — Нет, не помогай! Вдвоем точно уроним.

— Красивый вид.

— По секрету, Игорек, здесь себя чувствую сперматозоидом в пробирке. Нет, что улыбаешься? Что это такое — вместо двух стен — окна во весь рост! Слава богу, что высоко, только с вертолета подсмотреть можно. — Куратор запахнул на груди теплый халат, по случаю сырой погоды накинутый поверх спортивного костюма.

— А на Краснопресненской квартира?

— Вспомнил! Сдаем фирмачу. Продаем свой кусочек социалистической собственности.

— Вместе с аппаратурой? — подколол Белов.

Куратор на секунду замер с чайником в руке, удивленно посмотрел на Белова, потом захохотал, показав крепкие белые зубы.

— Славно, Игорек! — Он вытер заслезившиеся глаза. — Давно сообразил, что квартирка «крестовая»?

— Давно. Не совсем же я дурак. Ваше поколение работало круглые сутки: дома и на работе. Сам бог велел квартиру нашпиговать «клопами».

— Садись. — он указал Белову на кресло напротив себя. — Ты дураком никогда не был. Чай будем пить с мятой. Говорят, от сердца помогает, веришь?

130